Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Гапоненко Александр 2019

Под сенью царского стяга

Стяг Ивана IV, XVI век

Утро 2 августа в русском лагере началось с колокольного звона. Иллиодор бил в привезенный им с собой из Преображенья маленький медный колокол, укрепленный на перекладине, привязанной веревками к двум оглоблям от телеги. Телега эта была поставлена посредине гуляй-города и на ней установили иконы их походного храма. Рядом с телегой укрепили в земле древко царского стяга с изображением Спасителя и архистратига Михаила. Воротынский построил всех находившихся в гуляй-городе ратников в каре вокруг стяга. Иллиодор начал службу.

Священник прочитал краткую молитву православных воинов, читаемую обычно перед битвой:

— Боже крепкий, в руце Своей содержай судьбы человеков! Не помяни грехов моих, и укрепи мя свыше силою Твоею на супротивные нам. Даруй ми бодр ум и сердце бестрепетно, да страха их не убоюся ниже смущуся, но в сени священных хоругвей воинства нашего пребуду верен воинской клятве моей до конца.

Во имя Твое, Господи, гряду, и да будет воля твоя. Пресвятая Богородице, спаси нас!

Святой Архистратиге Михаиле, способствуй нам! Святый Ангел хранителю, не отступи от мене! Вси святые, молите Бога о нас!

Последние три строфы все ратники трижды повторили вслед за отцом Иллиодором, сотворяя при этом крестное знамение.

После молитвы Иллиодор прочитал краткую проповедь.

— Братья мои! Мы стоим под сенью флага, который вручил нам царь и великий князь московский Иван Васильевич, чтобы одержать под ним победу над супротивными. На этом флаге изображен наш Спаситель и архистратиг Михаил. Почему Михаил? Потому что он был верен Богу, когда архангел Денница возгордился и стал подбивать прочих ангелов восстать. Михаил возглавил силы верных Господу Богу ангелов, и они низвергли Денницу с Небес на землю, вместе с его сторонниками. После этого Денница превратился в Сатану, а его сторонники — в демонов.

Ныне архистратиг Михаил вместе со всеми светлыми небесными силами возглавляет наше воинство, и мы под его руководством повергнем возгордившихся своею силою татар, ногайцев и турок. Мы низвергнем их под землю, прямо в ад!

После проповеди Иллиодора Воротынский перекрестился, подошел к стягу, стал на одно колено и поцеловал вышитое золотом изображение архистратига Михаила. Затем он поднялся, вскочил на белого аргамака, которого держал под уздцы стоявший невдалеке Петр и поскакал прочь из гуляй-города к дубраве. Петр залез на своего Сирко и поскакал вслед за главнокомандующим. Стрельцы закрыли за воеводой выход из гуляй-города телегой с прикрепленным к ней щитом.

В это время турецкие имамы тоже хотели организовать общую утреннюю молитву, но Девлет-Гирей не разрешил татарским воинам участвовать в ней, поскольку не одобрял практику полковых дервишей устраивать ритуальные танцы с целью обретения единства верующих с Аллахом. Собственных имамов крымский хан, как уже упоминалось, с собой в поход не брал.

Поэтому, когда турки в стороне от лагеря совершали намаз по своим полкам, татары ждали их на конях, ерзая от нетерпения в седлах.

После молитвы турки стали бить в боевые барабаны — тулумбасы. Барабаны были медными, обтянутыми сверху толстой бычьей кожей и очень большими — для перевозки каждого требовалась отдельная повозка. Под звуки ударов палок по коже барабанов особой частоты все войско стало становиться в боевые порядки.

Первыми выстроилось две тысячи татарских всадников. Они должны были проскакать по полю до гуляй-города, ударить по русской пехоте, стоявшей слева и справа от холма и отвлечь на себя огонь русских. Этот отвлекающий маневр был требованием Энвер-паши и без него турецкая пехота не пошла бы в атаку.

За татарскими тысячами, семью клиньями, выстроились янычарские полки. Острие каждого клина образовывали серденгетчи. Они были вооружены ружьями и обучены стрелять прицельно на ходу, а не залпами. Серденгетчей было семь сотен, и они должны были своим ружейным огнем подавить активность русских стрельцов, прятавшихся за деревянными щитами. Позади спецназа плотной колонной шли остальные янычары.

За турками тянулось бесконечное море татарских и ногайских всадников.

По сигналу тулумбасов татарские всадники рванули вперед и ударили по русским флангам.

На правом фланге, за ивовыми турами стояло восемь сотен пехотинцев князя Репнина. Сам князь на коне бился саблей в первых рядах. Рядом с ним сражалась пара сотен детей боярских и дворных людей. Они были в доспехах, которым были не страшны татарские стрелы. Пехотинцы же, укрываясь за турами, рубили и кололи татарских всадников на расстоянии совнями и рогатинами.

За ратниками в броне стояла сотня городовых казаков, которые били по басурманам из пищалей.

Наконец, в последнем ряду обороны находились пехотинцы из посадских и черносошных крестьян. Они стреляли навесом по шедшим в атаку татарам из луков. Свои стрелы у них давно кончились, и они использовали подобранные на поле боя татарские. Эти стрелы были тяжелее русских, но при известном усилии стрелка могли на расстоянии в четыре-пять десятков аршин пробить незащищенных доспехами татарских всадников насквозь. Сотников и тысячников в кольчугах стрелы не брали.

Среди лучников был и уже знакомый нам ополченец Илья. Родом он был из-под Ростова, высокий, грузный телом блондин с голубыми глазами, излучавшими доброжелательность по отношению ко всему миру.

Илья жил бобылем, занимался рыбной ловлей на озере Неро и бил из лука бобров на впадающих в него маленьких речках. Он сам вызвался идти в поход, когда начали формировать земское ополчение, поскольку знал, что лучшего лучника в округе еще надо было поискать.

Илья забрался на крайнюю слева плетеную корзину с землей, чтобы был лучший обзор и пускал одну стрелу за другой по татарам. Он выбирал всадников, одетых в кольчуги и бил им прямо в глаз так, как он привык бить бобров у себя возле дома, чтобы не испортить их ценный мех. Ворох лежавших у его ног тяжелых татарских стрел стремительно уменьшался.

На ростовском бобыле, прямо поверх серого крестьянского армяка был надет доспех Теребердей-мурзы, на голову он водрузил его остроконечный шлем. Илья так и не выправил на груди доспеха вмятину от ядра и не отогнул задравшуюся кверху пластину доспеха. Тем не менее, три пушенные в него противником стрелы отскочили от ногайского доспеха, не причинив вреда.

Однако, уже в конце атаки какой-то татарский всадник из задних рядов, пустил в бобыля навесом стрелу, и та попала ему чуть повыше отогнутого края пластины доспеха, прямо в незащищенную грудь.

«Вот и все, — подумал Илья в то мгновение, когда в него впилась стрела. — Зря не починил доспех — побоялся его попортить. Теперь меня сильно попортили. Почему я и почему сейчас? Ведь битва еще не закончилась, и я мог бы выпустить еще с десяток стрел по татарам, а потом биться рогатиной?»

Дальше Илья уже ничего не успел подумать. Дух его тихо отлетел к Господу, а грузное тело мягко осело сначала на туру, а потом также мягко сползло с нее на землю. Из пробитой груди не выступило ни единой капли крови. Наверное, и тут подействовало опасение ополченца попортить доспех.

На левом фланге оборону держали рейтары и приданные им две сотни спешившихся казаков. Они тоже укрывались за турами и палили по татарам из пистолетов и пищалей. Практически всех подъехавших татар они расстреливали на дальних подходах.

Из гуляй-города пехоту поддерживали пушечным и ружейным огнем. Сидевшие во рве стрельцы огонь не открывали, поджидая подхода турок. Через четверть часа татарская конная атака захлебнулась, большая часть всадников осталась лежать на земле, а пара сотен повернула и в спешке откатила назад.

Сильно потрепанные в бою остатки русских пехотинцев с обоих флангов спешно снялись со своих позиций и зашли через тыловой вход в гуляй-город. Устоять против значительно большего числа янычар они не могли, поскольку многие из них были ранены, а огненные припасы и стрелы у них закончились.

Из-за спешного отступления татар пешие янычары не успели подойти на достаточно близкое расстояние к холму.

У шедших в острие боевого клина серденгетчей поверх белых длинных рубах и красных курток на грудь были привязаны на кожаных ремнях толстые круглые железные щиты. Эти щиты служили турецкому спецназу хорошей защитой от пуль и стрел противника, оставляя одновременно свободными руки для стрельбы из ружей. На головах серденгетчей были надеты железные шишаки, обернутые белой чалмой.

Серденгетчи подошли на расстояние выстрела, взяли свои мушкеты наизготовку и стали выискивать, по кому выстрелить. Однако все стрельцы укрылись во рве и над поверхностью земли торчали только их медные шлемы.

— Стрелять янычарам по ногам, — закричал сидевшим во рве стрельцам их голова Огнев. — Их железные щиты на груди пулей не пробить.

Сотники передали команду Огнева по цепи.

Секрет этих круглых щитов Роман Игнатьевич узнал вчера от Степана, наслушавшегося за время поездки в Ливонию рассказов немецких наемников про то, как они недавно участвовали в морской битве с турками при Лепанто.

Командиры разбили стрельцов на три группы и те по очереди дали залпы по приближавшимся туркам. Эти залпы сразили и повергли наземь всех «готовых рисковать головой», подобно тому, как коса крестьянина поутру подрезает и кладет на лугу подросшую траву. Различие было только в том, что крестьянам трава нужна была для того, чтобы насушить из нее сена и кормить им зимой скот, а от мертвых турок никакого прибытка в крестьянском хозяйстве быть не могло. Зато не было и убытка, который незваные завоеватели хотели произвести в русской жизни.

Выпустившие заряд стрельцы перезаряжали свои пищали, пока их товарищи продолжали вести огонь. Так что залпы раздавались изо рва практически непрерывно.

Ведущих оборону в окопах стрельцов из гуляй-города поддержали пушкари. Они палили из орудий скрепленными попарно железными цепями. Эти метательные снаряды летели на небольшое расстояние, но, разворачиваясь в воздухе крестом, поражали насмерть сразу трех-четырех оказывавшихся на их пути янычар. При этом цепи вылетели из пушечных жерл с таким страшным воем, что вызывали панический ужас в ряд наступающих. Только немалыми усилиями офицеров удалось удержать янычар от бегства.

Под огнем стрельцов и пушкарей из гуляй-города турецкие шеренги все больше и больше редели. Однако последние две тысячи атакующих дошли до окопов, в которых сидели русские воины.

Отбросив ненужные теперь пищали, стрельцы выбрались на узкий участок земли перед кромкой холма и встретили янычар с бердышами и саблями в руках. Бердыши на длинных ручках оказались весьма эффективным оружием против турецких сабель. Стрельцы рубили янычар, не давая им приблизиться на расстояние, на котором те могли показать свое фехтовальное искусство. Прошло полчаса, и последний турок был зарублен.

Девлет-Гирей, несмотря на устроенную Энвер-пашой истерику, не посылал свою конницу на помощь наступающим янычарам до самой последней минуты. При этом он исходил не столько из желания сберечь жизни своих нукеров, сколько из того соображения, что надо избавиться от силы, которая мешала ему реализовывать собственные цели предпринятого военного похода. Только когда стало ясно, что русские скоро расправятся с последним янычаром, он дал команду подконтрольным ему всадникам идти в атаку.

Вначале поскакал отряд из еще оставшихся в живых четырех тысяч ногайцев. Они подобрались за спинами турок к бившимся врукопашную с ними стрельцам и стали расстреливать их из луков.

Отойти в крепость стрельцы уже не успевали, открыть ответный огонь по ногайцам из пищалей тоже. Вести огонь из гуляй-города по всадникам также было нельзя, поскольку под него неизбежно попадали стрельцы.

Стрельцы отбили атаку ногайцев, но все, как один полегли. Каждый из них увлек в могилу не меньше, четырех противников. Именно их героизм и переломил ход битвы.

Одним из последних погиб стрелецкий голова Огнев. Он выбрался из окопа вместе со своими подчиненными и отчаянно отбивался саблей от наседавших кочевников. Умело фехтуя, он порубил и заколол шесть ногайских воинов. Седьмым против него вышел чорбаджи — турецкий полковник. Роман Игнатьевич сумел отбить удар его сабли и отрубил правую руку по локоть, но тотчас же упал, пронзенный сразу двумя ногайскими стрелами.

Девлет-Гирей дождался, когда пара сотен, оставшихся в живых ногайцев, отойдет от стен гуляй-города и дал команду одному татарскому тумену идти в атаку пешими. В его подчинении осталось еще около тридцати тысяч всадников.

Как только татарские пешие колонны приблизились на расстояние в две сотни аршин, по ним ударили раз, а затем второй пушки из гуляй-города. За пушками сделали несколько залпов остававшиеся в деревянной крепости смоленские стрельцы. Тридцать раз прострекотала «сорока», нацеленная Гордеем своими стволами прямо на ряды наступающих врагов.

После этого Хворостинин дал команду вынести и поставить перед входом в гуляй-город царский стяг.

Рядом со стягом встал на колени Иллиодор. Он держал в руках тайно переданный ему настоятелем афонского монастыря небольшой крест, сделанный из Животворящего Древа, и молился. Священник решил, что это как раз тот случай, когда он может воспользоваться исходящей от реликвии сакральной силой.

Перед Иллиодором выстроились спешившиеся русские белые и немецкие черные рейтары, позади них остававшиеся в крепости смоленские стрельцы. Как-то само собой вышло, что после смерти Огнева командование над ними принял Юрий Нечаев, хотя помимо него было еще два сотника, уже имевших назначение от начальства.

Следом за стрельцами и рейтарами выстроилось две тысячи пехотинцев из земского ополчения.

В паре аршин впереди общего строя, у рва, заполненного телами только что павших стрельцов, с ручницей стоял Гордей, ожидая, когда можно будет вернее выпустить по наступающим татарам заряд «дроба». Рядом с ним стояли Никита Рябой и Никифор Грозный также с ручницами. Лука Коренной и Пахом Семенов готовились пальнуть «дробом» с правого и левого фланга вышедшего из ворот гуляй-города отряда. За поясом у всех артельщиков были плотницкие топоры.

Всадники Воротынского уже давно стояли на исходных позициях за холмом, скрывавшим их от взоров татарских дозорных, и ждали условного сигнала. Было их около двенадцати тысяч, включая две тысячи легковооруженных донских и запорожских казаков.

Лежавший уже с час за кустами на вершине холма Петр, наконец, поднялся во весь рост и закричал:

— Над крепостью подняли царский стяг!

Воротынский повелительно махнул рукой и конные отряды одной большой колонной пошли в атаку: сначала шагом, затем рысью и, наконец, галопом.

Удар русской конницы по правому флангу татар был совершенно неожиданным для них. Фланг был быстро смят и стоявшие на нем всадники стали сильно теснить центр, образованный спешившимися татарами. Подвергшиеся неожиданной атаке татарские всадники думали о том, как уйти от наступавшего отряда Воротынского, а не о том, как оказать ему сопротивление.

Русская пехота, меж тем, спустилась с холма и стала биться у его подножья со спешившимися татарами. Это дало возможность пушкарям открыть огонь скрепленными крестом железными цепями по задним рядам татар и нанести им ощутимый урон.

Девлет-Гирей, увидев наступление русской конницы со своего правого фланга, подумал, что это подошли свежие русские отряды из Москвы, о которых говорил захваченный вчера в плен посыльный. Тот самый несуразный человек, которого его стражники разрезали на кусочки. То, что русские наносили удар со стороны Смоленска, а не со стороны столицы хан во внимание не принял.

Видимо, архистратиг Михаил на небе услышал молитвы Иллиодора, победил тех демонов, которые поддерживали Девлет-Гирея, и они не смогли помочь татарам.

Архистратиг не позволил также ни одной татарской стреле коснуться царского стяга и стоявшего рядом с ним Иллиодора с афонской реликвией в руках. Сотни стрел летели в его сторону, но будто бы натыкался на какую-то невидимую преграду и падали, сломанные наземь.

Русская пехота, почувствовав поддержку невидимых небесных сил и слыша раздававшиеся вдалеке крики своих всадников подалась вперед.

Во главе пехотинцев, прорубая ряды атакующих татар своей тяжелой саблей, шел воевода Хворостинин. Рядом с ним, плачем к плечу, сражался его верный слуга Степан. Тут же бились спешившиеся люди Григория Прусса. Они палили из своих длинноствольных пистолетов, отходили за спины других пехотинцев, перезаряжали их и снова палили по врагу. Точно так же действовали немецкие рейтары.

Против огненного боя пешие татары не могли устоять и вскоре побежали, мешая действовать стоявшей за их спинами кавалерии. Татарские всадники несколько мгновений стояли, не зная, что делать, а потом развернули коней и поскакали прочь, давая своей пехоте возможность отступить.

Хворостинин преследовал бегущих татар до зоны досягаемости огня из пушек, то есть до трех берез, а потом дал команду остановиться, опасаясь контратаки татарской конницы.

Тем временем, тяжеловооруженные всадники Воротынского на левом русском фланге разбивали татарские тысячи на отдельные группы, рубили саблями всадников и наступали дальше. Шедшие следом за боярскими детьми и дворными людьми казаки налетали на потерявшие способность к организованному сопротивлению группки татар и добивали их.

Вместе с казаками, во втором эшелоне наступающей колонны Воротынского, шла и опричная конница. Опричников было около четырехсот человек и командовал ими Михаил Черный.

Многие опричники были недовольны его назначением и слушать команды нового начальника не хотели. Особенно негативно к безродному начальнику отнесся, обладавший бешеным честолюбием, уже упоминаемый нами, дворянин Иван Дмитриевич Поливанов. Он был у опричников сотником благодаря протекции брата и в этой военной кампании жаждал прославиться и продвинуться по службе. Поскольку большими воинскими талантами Поливанов не обладал, то решил продвинуться на поле боя с помощью интриг.

Во время наступления Воротынского Михаил Черный повел опричников на небольшой татарский отряд. Тот стал уходить с поля боя в сторону леса и вышел на большую поляну, где в засаде стояла тысяча свежих всадников из состава личной гвардии Девлет-Гирей. Большинство из гвардейцев было облачено в кольчуги и шлемы. Черный дал команду к отступлению, чтобы не рисковать своими воинами, у которых не было защитной брони.

Поливанов, войдя в кураж от предыдущих успешных атак отряда опричников, команды Черного на отступление не послушался и повел свою сотню в атаку на татар. Отборные татарские войска пошли в контратаку и стали окружать со всех сторон сотню Поливанова. Черный с остальным отрядом был вынужден прийти им на помощь. Бой был жестокий, и, несмотря на проявленный героизм, большинство опричников погибло. Погиб и Михаил Черный, зарубленный окружившими его со всех сторон врагами.

Поливанов, между тем, с десятком оставшихся в живых опричников в самый решающий момент схватки бежал с поля боя. Ханская гвардия, потерявшая в этом сражении половину воинов, не стала преследовать беглецов, а отошла к своему лагерю.

В лагерь потянулись и другие татарские отряды. Несмотря на то, что всадники Воротынского и пехота Хворостинина побили огромное число татар и турок, в лагере собралось еще около сорока пяти тысяч вполне боеспособных воинов. Пятнадцать тысяч турецких пехотинцев вообще еще не вступило в сражение.

Воротынский отвел свою уставшую от тяжелого сражения конницу к дубраве за холмом. Хворостинин с пехотой вернулся в гуляй-город. В живых осталось всего пятнадцать тысяч русских ратников. Многие из них были ранены. Русских было в три раза меньше, чем пришедших со стороны Дикого поля захватчиков.

Воротынский вечером собрал всех воевод в своем шатре. Надо было решать, что делать завтра. Огненных припасов оставалось, от силы, еще на один день интенсивного боя, помощи ждать было неоткуда.

Иллиодор в это время продолжал молиться у стоявшего перед гуляй-городом царского стяга с изображением архистратига Михаила и Спасителя. За время молитвенного стояния в период битвы он перебрал уже все молитвы, которые знал на память и на секунду остановился.

Неожиданно в голове его откуда-то появились новые слова молитвы, и он стал произносить их вслух:

— Господи, Ты Судия земли, Ты не любишь неправду, услыши молитву мою недостойную и пошли силу Твою, и пошли помощь Твою там, где встретят меня враги видимые и невидимые, и чтобы стали столпы на месте том, где встретит сила Твоя. Аминь.

По окончанию этой молитвы священник неожиданно почувствовал, будто что-то произошло с духовным пространством вокруг — оно будто бы стало чище и просторнее. Иллиодор встал, даже не отряхнув землю с подола своей рясы, и пошел в шатер — походный храм, в котором шло заседание военного совета. Стража беспрепятственно пропустила его. В заседании совета как раз возникла пауза, поскольку никто из воевод не мог предложить плана дальнейших действий.

Иллиодор воспользовался этой паузой и сразу заявил:

— Супротивные увидели столпы, которыми нас укрепил Спаситель. Посылай, Михаил Иванович, лазутчиков во вражеский лагерь — Девлет-Гирей сейчас уходит из него и движется по направлению к Дикому полю.

Воротынский, которому очень хотелось, чтобы слова священника были правдой, незамедлительно послал двух казаков к татарскому лагерю. Разведчики вернулись через час и доложили, что часть татар, действительно, уже снялась и ушла по направлению к переправе через Оку, а остальные тихо собираются и седлают коней, видимо, чтобы выступить, когда на небосклоне появится месяц. Близко подойти к лагерю и разузнать все поподробнее разведчики не смогли, поскольку повсюду была выставлена сильная охрана.

— Да ты, Иллиодор, стал вещим старцем, — с восхищением сказал не достигшему еще и двадцати пяти лет священнику Хворостинин.

Воротынский велел воеводам дать воинам немного отдохнуть после боя, а рано утром собираться преследовать врага.

В наступление на вражеский лагерь должна была идти тяжелая земская конница, а за ней казаки. Хворостинин с пехотой оставался в гуляй-городе, поскольку были опасения, что татары могли устроить ловушку и неожиданно ударить по пехоте из лагеря.