Битва при Молодях. Неизвестные страницы русской истории - Гапоненко Александр 2019

Донской казак Данила

Рисунок А. В. Красникова. Казак. Середина XVI века

Во время похода Данилу посадили в запряженную двугорбым верблюдом просторную арбу с полукруглой надстройкой из ивовых прутьев. В арбе он ехал вместе с татарином Фазылом, который имел громкое звание помощника смотрителя ханского саадака. Татарин отвечал за ремонт луков, стрел, сабель, кинжалов, ружей и пистолетов Девлет-Гирея, а заодно был стражем «русского мастера».

Предыдущему помощнику смотрителя саадака отрубили голову после того, как ружье хана дало осечку во время охоты на кабанов в горах. Поэтому Фазыл предусмотрительно взял с собой казака, который показал свое искусство не только при ремонте дворцового фонтана, но и наладив безотказный бой спускового механизма у пары старых турецких кремниевых пистолетов.

Для того чтобы нужный ему мастер не сбежал, татарин заковал его ноги в кандалы, да еще и спал вместе с ним в арбе. Данила давно припрятал пилку по железу, которой мог обрезать заклепки на кандалах, но не спешил с этим, ожидая, когда татарский обоз подъедет поближе к родной земле.

За долгий путь от Бахчисарая до берегов Оки казак починил три ханские сабли, у которых обгорели рукояти, вырезанные из слоновой кости. Произошло это потому, что разозлившийся на что-то хан бросил сабли недалеко от огня походного костра. Данила вырезал точно такие же рукоятки как из слоновой кости, из моржового клыка и ловко насадил их на черень клинка.

Фазыл тоже не сидел без дела: он починил три ханских лука, также пострадавших от небрежности хана, оставившего их поблизости от костра. Луки были сборные: из дерева и кости, обтянуты воловьими жилами. Они били много дальше, чем обычные луки, надо было только иметь силу натянуть тетиву. Наконечники на ханских стрелах изготавливались из каленого железа и украшались золотой насечкой. Луки вместе со стрелами хранились в саадаках — деревянных резных коробках, обтянутых тонкой сафьяновой кожей зеленого цвета.

Когда на стоянках Данила выходил из своей передвижной мастерской-тюрьмы размять ноги, он видел, что третьей сзади от них ехала большая, крытая белым полотном повозка с гаремом принца Шардана. В ней сидели Прасковья и ее товарка по несчастью Лейла.

Девушек обрядили в обычные для наложниц наряды: широкие, длиной до щиколотки панталоны розового цвета; расшитые золотом туфли из белой лайки; блузу из тончайшей белой шелковой кисеи с широкими рукавами, доходящими до середины руки; сильно облегающий тело камзол из белого с золотом шелка; пояс, весь усыпанный драгоценными камнями. Головной убор состоял из шапочки, к которой крепилось два куска полупрозрачной кисеи, закрывавшие лицо от взглядов посторонних.

Лейла после принятия ислама сильно изменилась. Она молилась с татарами по пять раз на день, соблюдала их обряды, прилежно учила язык. К Прасковье бывшая подруга стала относиться высокомерно, будто бы та стала человеком второго сорта.

Закрытую повозку с гаремом принца охраняло два вооруженных татарских всадника. Кроме того, возле нее все время вертелся какой-то молоденький татарчонок.

Принц Шардан во время похода к передвижному гарему не приближался, зато время от времени к нему подъезжал на лошади старый татарин — начальных охраны обоза и проверял, все ли в порядке с девушками.

Однажды Данила случайно услышал, как старик наставлял молодого татарчонка:

— Фетах, как я тебе уже говорил, неотступно следуй за княжной. Ты головой отвечаешь перед принцем за то, чтобы она не сбежала. Когда он будет хвалить тебя за преданность, то будь внимателен и выполняй все его просьбы. Повторяю, все.

— Хаджи-ага, а если врагов будет много, и я не смогу защитить наложниц принца?

— Ты должен погибнуть в бою с врагами, но не допустить этого. Прежде, чем ты погибнешь — убей княжну!

Окончания разговора татар казак не услышал, поскольку они проехали мимо него к повозке с гаремом.

— Кто это в гареме княжна? — удивленно спросил сам себя Данила. — Лейла? А почему ее надо непременно убить?

Разговор татар Данила услышал на следующий день после того, как обоз подошел к Оке, и передовые отряды татар вступили в схватку с русской береговой охраной.

На следующую ночь вся охрана ушла на другой берег и почему-то не вернулась обратно. Потом половина татарского обоза переправилась на другой берег и пошла за ушедшими ранее конными отрядами. За татарским переправилась половина турецкого обоза. Артиллеристы начали готовить пушки к переправе через Оку.

Тут Данила и решил, что настала пора бежать. Воспользовавшись во время прогулки отсутствием охраны, он приблизился к повозке с гаремом, улучил момент и дал знак Прасковье, что через день он наметил побег. Отроковица поняла и также знаками показала, что хочет бежать вместе с ним.

На следующий день, пока Фазыл ходил за едой к обозному котлу, а потом долго болтал там со своими знакомыми, Данила вытащил заблаговременно спрятанную пилку по металлу и практически полностью спилил заклепки со своих кандалов. Чтобы никто этого не заметил, казак замазал надпилы хлебным мякишем, смешанным с железными опилками.

По возвращению в повозку страж сказал, что утром поедет к своему начальству с отремонтированным оружием, поскольку Девлет-Гирей хочет разбить оказавшее ему сопротивление русское войско. Фазыл махнул рукой в сторону запада, показывая, куда он поедет.

Данилу хозяин пообещал отдать на время туркам — помогать рубить деревья и вязать из них плоты для перевозки пушек через реку. Помощник хранителя саадака завернул в холст починенные сабли, луки и стрелы, уложенные в саадаки, крепко перетянул получившийся сверток кожаным ремнем, положил его себе под голову и заснул.

Казак, дождавшись, когда стемнеет и все поблизости заснут, подобрался к храпящему во сне Фазылу и ударил ему по голове завернутым в тряпку заранее приготовленным молотком. Помощник хранителя саадака храпеть перестал.

Через пятнадцать минут освободившийся от оков Данила вылез из повозки с большим холщовым свертком под мышкой и, пригибаясь, бесшумно заскользил между повозок к гарему принца.

Подобравшись к повозке, в которой сидела Прасковья, он засунул внутрь руку и легонько прикоснулся к обнаруженному там плечу своей подопечной.

Княжну от прикосновения казака охватила нервная дрожь. Стуча зубами от страха, она привстала, ловко изогнулась и выпрыгнула из повозки на землю. Во время приземления серебряное монисто, которое она решила забрать с собой, предательски зазвенело на груди. Данила инстинктивно прижал юную подопечную свободной, левой рукой к своей груди, намереваясь прекратить предательский звон. В правой руке он держал сверток с оружием.

Молодая девушка так же инстинктивно прижалась к своему освободителю, обняв его для устойчивости за широкие плечи.

Данила на мгновение почувствовал прикосновение к своему телу маленьких упругих девичьих грудей с острыми сосками, плоского живота и широких крепких бедер. Точно удар молнии поразил его, и он ощутил острый прилив желания обладать прижавшимся к нему девичьим телом. Княжна почувствовала исходящее от казака желание и загорелась от него. Она привстала на цыпочки, потянулась к губам молодого мужчины и неумело их поцеловала.

На их беду, негромкий звон мониста услышал чутко спавший невдалеке у обочины дороги Фетах. Он, как спал в кольчуге и шлеме, вскочил на стоящего рядом оседланного коня и поехал на услышанный металлический звон. Подъехав поближе, татарчонок выхватил висевшую у него на поясе саблю из ножен, взмахнул ей и нанес удар по стоявшим обнявшись беглецам, явно намереваясь зарубить обоих.

Данил, услышав шаги подъезжающей лошади, обернулся, поднял, как шит, над головой сверток с оружием и ловко отвел удар клинка в сторону. В следующее мгновение он схватил злобного татарчонка за опустившуюся во время нанесения удара саблей руку, стянул с лошади вниз и оглушил ударом кулака в подбородок. Брамица была не застегнута и не уберегла внука Хаджи от нокаута. В полной тишине Данила снял с недвижного Фетаха кольчугу, шлем и надел их на Прасковью.

— Это защитит тебя от стрел, которые татары будут пускать по нам, когда пойдут в погоню, — объяснил он смысл своих действий юной девушке.

Данила сел на коня, посадил сзади беглянку, и помчался прочь от татарского обоза в западном направлении. Отроковица крепко держала казака за пояс двумя руками, чтобы не упасть с крутого крупа, шедшего галопом аргомака Фетаха.

Из-за туч выглянула полная луна, которая хорошо освещала расстилающуюся перед ними степь, покрытую высокой, по грудь лошади, высохшей от палящего летнего солнца травой. Ехали беглецы по правому берегу Оки, надеясь, что потом перейдут вброд на левую сторону, на которой русские вели сражение с захватчиками.

Лейла проснулась во время борьбы Данилы с Фетахом, но сразу не стала кричать, боясь стать невольной жертвой участников схватки. Подождав, пока беглецы удалятся на некоторое расстояние, грузинка закричала на плохом татарском языке, что украли наложницу принца и убили охранника. Шум она подняла не столько из верности исламским идеалам или преданности татарам, сколько опасаясь наказания за недонесение.

Прибежавшие на шум Лейлы два стража выяснила в чем дело и стали седлать коней, чтобы помчаться вдогонку за беглецами. Расчет был на то, что вдвоем на одном коне беглецы далеко не уйдут, и преследователи смогут легко побить их стрелами на расстоянии. Пришедший в себя после нокаута Фетах упросил стражу дать ему запасного коня и тоже помчался в погоню. В сапоге у него был спрятан подаренный дедом кинжал с широким кривым лезвием.

Действительно, через полчаса погоня приблизилась к беглецам на расстояние полета стрелы. Данила свернул в видневшийся невдалеке, у низкого берега реки, еловый лес и, проехав по нему с сотню аршин, остановился на небольшой прогалине.

Казак слез с лошади и сказал Прасковье, чтобы она проехала чуть дальше и спряталась в кустах, а как услышит шаги или разговор татар что-нибудь закричала. Сверток с отремонтированным ханским оружием он передал девушке, а сам, вооружившись саблей Фетаха, спрятался в кустах.

Татарские всадники, подъехав к краю леса, спешились, вытащили из ножен сабли и пошли вслед за беглецами. Фетаха они оставили сторожить коней.

В лучах неверного лунного света следы тяжело нагруженного коня беглецов на траве были хорошо различимы, и следопыты быстро шли по ним, один вслед за другим. При этом охранники о чем-то тихо переговаривались между собой.

— Ой, Данила, тут змея! — громко вскликнула Прасковья, выполняя данное казаку обещание привлечь внимание преследователей.

Татары напряглись и собирались уже броситься на голос беглянки, но тут подкравшийся к последнему преследователю Данила ударил его со всех сил саблей по спине. Клинок легко рассек полосатый халат и вошел в спину татарина на целый вершок. Тот вскрикнул от неожиданности и повалился на бок.

Второй преследователь не испугался, а обернулся и пошел на казака, быстро вращая над головой саблей и что-то истошно крича на своем языке. Этот охранник был в кольчуге, и поразить его было не так просто. Данила присел, уклоняясь от вращающегося татарского клинка, а потом резко поднялся и нанес противнику мощный удар саблей по не прикрытой доспехом шее. Голова татарина легко отделилась от тела, покатилась по траве, упала в расположенную рядом трясину и, издав глухой булькающий звук, ушла под подернутую ряской ржавую воду.

— Что там за змея, Прасковья? — спросил через секунду, как ни в чем не бывало Данила. — Возвращайся обратно.

— А что татары? — поинтересовалась отроковица, выезжая на коне из-за кустов и держа в руках луком с заложенной на тетиву стрелой.

— Решили отказаться от преследования, — вычурно ответил казак, улыбаясь.

Юная девушка внезапно натянула тетиву и пустила стрелу в Фетаха, подкрадывающегося с кинжалом в руках к Даниле со спины. Стрела с позолоченным наконечником пролетела в пяди от уха Данила и поразила татарчонка в грудь. Тот беззвучно упал на покрывшуюся утренней росой траву.

— Меня брат научил стрелять из лука, — скромно пояснила девушка. — Спасибо, что ты меня освободил, мой любимый!

Княжна подъехала ближе, соскользнула с коня, бросила лук на землю и обняла Данилу. Казак обнял свою спасительницу в ответ, поцеловал, а потом отстранился и спросил:

— А кто у тебя брат, Прасковья?

— Князь Дмитрий Иванович Хворостинин, — честно ответила девушка. — А мое настоящее имя Анастасия. Я никому об этом не говорила, чтобы татары не прознали об этом и не убили меня, ведь брат известный воевода и много татар побил за свою жизнь. Он, наверняка, и сейчас сражается с ними где-то поблизости.

— Так это про тебя охранники говорили в обозе, что везут в гареме княжну?

— Я случайно проговорилась принцу Шардану про отца, когда он был у нас в золотошвейной мастерской. Он поэтому и взял меня в гарем. Хотел как-то использовать после захвата Московского царства и порабощения всех русских.

Казак еще более отдалился корпусом от девушки, продолжавшей держать его стан в объятиях:

— Выходит, ты княжна. Да к тому же еще смелая и умеющая стрелять из лука.

— Прости меня, Данила, за то, что сразу тебе не сказала. Не такая я уж смелая и умелая, как может показаться. Ты помогал мне выжить в плену, и я тебе очень благодарна за это. Ты освободил меня.

Анастасия прижалась к Даниле и поцеловала его. А потом сказала, тихим ласковым голосом:

— Я люблю тебя, Данила и буду просить брата разрешить выйти за тебя замуж. Ведь ты возьмешь меня замуж, мой освободитель?

Кто бы мог из мужчин сказать нет в ответ на такое обращение? Вот и донской казак сразу согласился на сделанное ему предложение стать мужем.

Однако тут он сам сделал неожиданное признание:

— Раскрою я, любовь моя, свою тайну тоже. Родом я не из Москвы, а из Путивля, а отец у меня донской атаман Михаил Черкашенин. Он сейчас должен быть на службе у царя Ивана Васильевича и сражаться с татарами. Я тоже никому не говорил про свое происхождение, опасаясь, что это приведет к смерти. Но зовут меня на самом деле Данилой.

Молодым еще много чего хотелось сказать друг другу, однако времени на дальнейшее развитие романтических отношений не было. Было ясно, что когда весть о побеге русской княжны из гарема принца дойдет до начальства, то вслед за первой неизбежно будет организована вторая, более многочисленная погоня.

Данила надел кольчугу убитого им татарина, нашел оставленных преследователями лошадей, сел на одну, привязал двух других, для перемены, к луке седла, и они с Анастасией продолжили путь на запад. Оружие хана они решили использовать по его прямому назначению и отбиваться от возможной погони до последней капли крови.

Проскакав с час в западном направлении, наши беглецы увидели, как им навстречу несется войско числом в тысячу всадников. В неверном свете луны трудно было точно распознать, кто сидит на конях, но прятаться от них было уже поздно, да и некуда. Беглецы остановились и стали ждать, когда к ним приблизятся отделившиеся от конной лавы два десятка всадников. Основная масса воинов поехала к Оке поить коней.

Подъехавшие всадники оказались донскими казаками.

— Кто такие? — громко спросил громадный казак с окладистой бородой, которого товарищи уважительно звали Ермак Тимофеевич.

— Казак Данила Черкашенин, сын Михаила, с товарищем, — ответил им так же громко освободитель Анастасии. Докладывать спрашивающему, что его товарищ женщина, казак не стал.

— Врешь, — недоверчиво ответил Ермак. — У нашего атамана сын в татарском плену уже второй год томится.

— Томился, да вытомился весь. Сбежал я из плена. Веди к отцу, раз он вами командует.

Поехали к атаману Черкашенину.

Атаман Черкашенин давно уже стал легендой среди донских казаков. Более двадцати лет тому назад он первый поставил небольшой укрепленный городок-«острожек» на Волго-Донской переволоке и с его помощью блокировал взаимодействие казанско-астраханских и крымских татар. Присланную к «острожку» татарскую рать во главе с мурзой Елбазуком донцы наголову разгромили.

Потом атаман не раз выходил на стругах в Азовское и Черное моря, разорял населенное турками и татарами побережье. Царь признавал Черкашенина первым среди всех донских атаманов, поручал ему распределять среди всего Войска Донского деньги, пищали, порох, свинец, зерно и другие припасы. Вот и сейчас, атаман активно участвовал в отражении нашествия татар и турок на Московское царство.

Атаман не ожидал вот так, запросто, повстречать сына и очень этому обрадовался — обнял, поцеловал трижды по-христиански, стал расспрашивать про то, как тот жил в плену, как смог освободиться.

За разговором они отошли к берегу Оки, чуть в сторону от остальных казаков. Минут через пять расспросов Данила сказал:

— Отец, дай я познакомлю тебя с товарищем, который спас мне жизнь.

Он взял за руку стоявшую невдалеке Анастасию и подвел ее к отцу. Она была в кольчуге, шлеме с застегнутой под подбородком брамицей, скрывавшем ее отросшие белокурые волосы.

Однако старого атамана обмануть было трудно. Он внимательно посмотрел на подведенного сыном товарища и тихо сказал:

— Данила, так твой товарищ молодая девушка! Как она могла спасти тебе жизнь?

— Да, отец, это княжна Анастасия Хворостинина. Она была вместе со мной в плену, мы с ней бежали на волю, а потом она пристрелила из лука татарина, который хотел всадить мне нож в спину.

Атаману хотелось подробнее расспросить сына о происшедшем, однако время не ждало, и он изменил тему разговора:

— Скажи, Данила, а много в обозе, из которого вы сбежали людей в охране?

— Много, отец. Охраны турецкой и татарской тысяч пять, да обслуги еще столько же. Если они в обозе укрепятся, то выбить оттуда их будет очень сложно. Разве что мы подожжем сухую степную траву, пока поутру ветер в их сторону дует. Дай мне два десятка казаков с кремнями и кресалами, и я подведу их незаметно поближе к обозу. Только ехать надо прямо сейчас.

Михаил Черкашенин распорядился тому самому небольшому отряду во главе с казаком с окладистой бородой поступить в распоряжения Данилы и ехать вперед поджигать степную траву.

Перед отъездом сын попросил отца:

— Присмотри, пожалуйста, за моим товарищем, пока я пойду вперед с казаками. Он еще молодой для такого задания.

— Присмотрю, Данила. А ты, никак, жениться на княжне собрался, что так о ней печешься?

— А ты не будешь против?

— Как я могу быть против, если она спасла тебе жизнь? — ответил отец и перекрестил сына. То ли он благословлял его перед боем, то ли уже сразу перед женитьбой — было не совсем понятно.

Задуманная Данилой диверсия полностью удалась. Казаки подожгли перед самым рассветом сухую степную траву, и ветер погнал огонь прямо на татарско-турецкий обоз.

В обозе поднялась паника, охрана и обслуга бегали между телег, не зная, что спасать из огня и куда спасаться самим. Загорелись тканевые покрытия и вещи на повозках. Начали взрываться бочки с порохом, припасенным для турецких пушек. По лагерю метались испуганные лошади, волы и верблюды. Огонь выжег всю степь перед проторенной дорогой и перекинулся на противоположную от нее сторону.

За поднявшимися вверх клубами густого белого дыма донские казаки незаметно подскакали к обозу и атаковали его. Казаки неслись вдоль дороги, кололи пиками и с плеча рубили саблями метавшихся между телег татар и турок. Об организованном сопротивлении никто из них и не помышлял.

Атаман Черкашенин взял Анастасию с собой, и она показывала казакам, где в обозе располагались подводы с продовольствием, где оружие, где порох и свинец, а где драгоценности и одежды наложниц.

Атаман оставил «товарища» сына с охраной возле четырех телег, в которые казаки складывали собранные по обозу дорогие одежды, ткани, оружие, деньги, драгоценности. Охране он объявил, что это сестра воеводы Хворостинина и она назначается старшей по присмотру за захваченными трофеями. Мера эта была совсем не лишняя, поскольку казаки служили по найму, должны были делиться трофеями с царской казной, и не следовало вводить их в соблазн возможностью припрятать какие-либо ценности в степи, чтобы потом вернуться за ними.

Сам Михаил Черкашенин вместе с сыном и остальными казаками помчался вслед за успевшими сесть на коней и ускакать татарскими всадниками из числа охраны обоза. Однако, порубив тысячу-другую врагов, атаман дал команду остановиться и возвращаться обратно. Татары могли опомниться и ударить навстречу казаком, которых было раз в пять меньше, чем их преследователей.

Когда Анастасия, верхом на коне, находилась возле повозок с трофеями, мимо нее повели колонну пленных. В плен казаки брали только знатных воинов, которых можно было обменять потом на русский полон, да женщин, которых можно было взять себе в жены. Все остальные находили свое последнее пристанище среди высокой степной травы на берегу Оки.

Видеть недавних хозяев убитыми и поверженными княжне особой радости не доставляло, но она считала, что это справедливая расплата за те смерти, горе и разорение, которые они причинили русским людям.

Среди проходивших мимо пленников княжна увидела и Лейлу. Та ее не узнала в доспехах Фетаха. Анастасия не стала окликать свою бывшую подругу. «Лейла выбрала путь служения Аллаху, — подумала она. — Пусть он ее теперь и хранит. Она больше не относится к числу близких мне людей, как раньше».

Пленников-христиан, по обычаю тех времен, освобождали без всяких условий и помогали вернуться домой, снабжая продуктами питания, одеждой и даже деньгами.

Подъехал Данила. Усталый, весь в саже и запачканный кровью. Это была кровь множества врагов, которых он порубил во время сражения.

— Отец приказал отвезти захваченные в обозе драгоценности князю Воротынскому, — сказал он. — Заодно надо рассказать ему о том, как мы разгромили обоз и сколько вражин побили. Он сам с казаками пойдет рейдом по окрестностям — искать укрывшихся в траве пеших врагов.

Князь Воротынский к этому времени уже разбил лагерь возле Сенькиного брода. Он сидел на перевернутом деревянном ведре в принадлежащем когда-то Шардану шатре и диктовал главному полковому дьяку Давыдову реляцию о победе Ивану Васильевичу. Дьяк сидел на другом перевернутом ведре, а писал на бочке из-под питьевой воды. Вокруг бочки бодро ходил по кругу письменный голова, по-нынешнему — начальник штаба, молодой князь Данила Андреевич Ногтев-Суздальский, который должен был везти реляцию царю в Великий Новгород.

Воевода Большого полка уже устал диктовать, и когда стража доложила, что приехали посыльные от атамана Черкашенина, велел их пустить, чтобы чуть отвлечься.

Данила доложил Воротынскому о разгроме татарско-турецкого обоза и о привезенный казне. Воевода сразу приказал дьяку вписать эпизод разгрома обоза в письмо к царю.

— Ты, я понял, сын атамана Михаила Черкашенина, а кто твой молодой товарищ? — поинтересовался Воротынский у Данилы после того, как тот закончил свой рассказ.

— Я сестра князя Дмитрия Ивановича Хворостинина, — ответила Анастасия. — Мы вдвоем с Данилой сбежали из татарского полона. Сегодня я присматривала за казной, которую взяли во вражеском обозе.

— А есть в той казне вещи, которые можно послать царю в подарок по случаю победы? — спросил, прекративший накручивать версты вокруг бочки князь Ногтев.

— В подарок? — переспросила молодая княжна Хворостинина, — Там есть вышитые золотом одежды для наложниц, женские золотые кольца и браслеты, серьги с изумрудами, немного серебра в слитках. Мы все самое ценное привезли сюда.

Во время рассказа Анастасии Ногтев все косился на три лука, выглядывавших из саадаков, лежавших у ее ног, и на три сабли, торчавшие у Данилы из-за пояса, а потом спросил вкрадчивым голосом:

— Кстати, откуда у вас такое хорошее оружие?

— Оружие принадлежало хану Девлет-Гирею. Мы его завоевали в бою, — не без гордости вставил свое слово Данила.

Начальник штаба сразу отреагировал на это сообщение:

— Михаил Иванович, надо было бы царю ханское оружие передать в качестве трофеев! Вот бы Иван Васильевич обрадовался! Нет ничего позорнее для Девлет-Гирея, как потерять в бою оружие. Наш царь сможет хана этим долго попрекать, требовать каких-либо уступок.

Михаил Иванович задумался. Минут через пять он изрек:

— Как воевода Большого полка я вам приказываю ханское оружие сдать мне для передачи великому князю и царю московскому Ивану Васильевичу, в качестве подарка. Взамен я выдам вам из казны соответствующую сумму денег.

Данила положил перед воеводой на служившую столом бочку два ханских меча, Анастасия — два саадака. Одну саблю и один саадак они оставили себе, сказав, что они к хану никакого отношения не имеют. Воротынский не стал возражать, поскольку отсылать к царю целый арсенал не имело большого смысла.

— Данила, — попросил Иван Михайлович, — сопроводи юную княжну к ее брату. Он заслужил скорейшей встречи с ней. Дорогу вам к нему покажет гонец, которого мне недавно прислал Дмитрий Иванович.

Воротынский велел позвать спавшего неподалеку в кустах Петра.

После этого разговора воевода Большого полка закончил диктовать письмо и послал Ивану Васильевичу гонцов сообщить о победе над татарами.

Князь Ногтев и дьяк Давыдов поскакали с письмом и трофеями прямо в Великий Новгород. Они домчались до царя за четыре дня и сообщили ему о грандиозной победе русского оружия.

В качестве свидетельства этой победы посланцы вручили самодержцу ханское оружие, то самое, которое Воротынский отобрал у Данилы и Анастасии.

Одна сабля была плохо отмыта от татарской крови, а в саадаке не хватало стрелы с позолоченным наконечником. Но на эти мелочи при вручении подарков никто внимания не обратил. Подумали, что крымский хан сам рубил русские головы этой саблей и сам стрелял из этого лука.

Вместе с письмом и оружием Воротынский послал к царю плененного ханского военачальника Дивей-мурзу.

По получению радостной вести о победе, царь объявил по всей стране праздник. В церквах день и ночь, трое суток подряд, били в колокола и пели молебны по случаю того, что басурмане повержены.

Царь решил вернуться в Москву вместе с семьей, митрополитом, двором и казной, чтобы принять поздравления от народа по поводу победы над татарами.

Присланные Хворостининым в Александровскую слободу турецкие султани оказались Ивану Васильевичу весьма кстати. Он велел наградить ими всех тех, кто отличился в битве при Молодях. Представление на награжденных, на основании поданных командирами полков списков, писал Воротынский.

Узнав, что Хворостинин без его ведома послал всю захваченную вражескую казну царю, Воротынский обиделся и в отместку не сообщил ему о необходимости выслать списки на награждение отличившихся. Поэтому в полку смоленского воеводы людей, представленных на награждение, не оказалось.

Полученные от царя золотые были всеми награжденными ратниками пробиты и пришиты на видном месте на одежду: у кого на груди кафтана, у кого на шапке.